В течение 200 лет измерение времени было неотъемлемой частью морской навигации, а палубные часы были, по сути, единственным способом определить долготу расположения корабля. Наш материал расскажет об изобретении Джоном Гаррисоном морского хронометра и о том, как Улисс Нардан привёл это устройство к совершенству.

Тим Скоренко

Морской хронометр — это не просто прибор, по которому кок может узнать, в котором часу подавать обед. Исторически это устройство несло значительно более важную функцию — без помощи хронометра невозможно было определить долготу, а значит — точное местоположение корабля. Иначе говоря, от времени зависела навигация и — жизнь моряков.

Глава 1. Море времени

Дело в том, что широта — это абсолютная величина, то есть доля расстояния от экватора до полюса. А вот долгота «эфемерна», отсчитывается она от определённого меридиана, и за ноль можно принимать любой пункт (занятно, что разные страны в разное время считали нулевыми совершенно разные меридианы). Когда корабль находится близ обозначенного на карте берега, определить долготу можно, но в открытом море это сугубо расчётная величина, при измерении которой ко всему прочему не от чего оттолкнуться.

Методика определения долготы с помощью морского хронометра.

В 1530 году нидерландский математик Фризиус Реньер Гемма предложил относительно простой способ определения долготы с помощью угла нахождения Солнца (днём) или Полярной звезды (ночью) над горизонтом в строго определённое время, например, в полдень или полночь. При этом точность измерения угла была достаточно высока, а вот приблизительное понимание полудня приводило к значительным погрешностям. Плюс-минус несколько временных минут могли дать несколько градусов погрешности — а при плавании на большие расстояния это означало отклонение на десятки и сотни миль! Проблема была столь значима, что в 1714 году британский парламент учредил специальный орган — Комиссию долгот, единственным назначением которой было поощрение изобретательства, направленного на решение задачи.

Создание абсолютно точных морских часов упиралось в несколько вопросов. Во‑первых, высокая влажность, солевые испарения, изменение давления и так далее приводили к механическим изменениям элементов механизма. Они истирались, деформировались, ломались. А во-вторых, что более значимо, обычный маятник, работающий за счёт гравитации, в плавании функционировал не очень хорошо: в зависимости от области плавания разница в гравитационных силах, воздействующих на него, могла достигать 0,2%. И, конечно, корабль постоянно качало.

H1 Первый морской хронометр Джона Гаррисона.

Первые попытки создать морской хронометр, работающий независимо от качки и прочих факторов, были предприняты в конце XVII века. Известны разработки Христиана Гюйгенса, Уильяма Дерема и других учёных. Но в уже упомянутом 1714 году свежеобразованная Комиссия долгот учредила приз в 10 000 фунтов (впоследствии сумму подняли до 20 000 фунтов) за разработку подобных часов — и за дело взялись обычные часовщики. Судите сами: на наши деньги это от 2 до 4 миллионов фунтов стерлингов!

Преуспел в итоге английский часовщик-самоучка Джон Гаррисон. Они с братом Джеймсом были специалистами по «часовым шкафам», большим напольным часам с длинными маятниками. За «тендер» Гаррисон взялся в 1730 году в возрасте 37 лет, и свой первый морской хронометр, известный ныне как H1, продемонстрировал в 1736-м. В том же году он совершил испытательное плавание из Лондона в Лиссабон на паруснике «Центурион» и обратно на другом корабле «Орфорд» (из-за того, что капитан «Центуриона» внезапно скончался в Лиссабоне). По прибытии время сверли с «образцовым» экземпляром — отклонение всё-таки было, хотя и не очень большое. Гаррисон понял, что работа не так проста, и с первой попытки решить вопрос не удастся.

Вторая и третья модель хронометр Гаррисона.

Гаррисон разработал модель H2, которую планировали испытать при плавании через океан, но испытания отменили из-за начала войны между Англией и Испанией, а пока шли боевые действия, часовщик начал строить вариант H3, ещё более совершенный. В нём он впервые в истории часового искусства применил подшипники и биметаллические детали, позволяющие компенсировать температурные расширения.

Мы не будем подробно рассказывать о дальнейшем пути Гаррисона — об этом написана не одна книга. Скажем лишь, что те самые знаменитые часы H4, которые в итоге решили проблему морского хронометража, он закончил в 1761 году в возрасте 68 лет, а несколькими годами позже показал модель H5, которая была официально признана Комиссией долгот работающей. В 1772 году престарелый Гаррисон, наконец, получил свой приз, не считая более 4000 фунтов (на наши деньги — около миллиона фунтов), выделенных ему за эти годы на разработки.

H4 Четвёртая модель Гаррисона была уже не настольным хронометром, а подобием карманных часов.

Часы Гаррисона распространились по миру — они стояли на кораблях исследователей, в частности, Джеймса Кука, и на военных судах. Сегодня на оригиналы работы Гаррисона и его наследников можно посмотреть в Музее науки и техники в Лондона, в Гринвичской обсерватории и ряде других музеев.

H5 Финальная конструкция Гаррисона, за которую он получил «призовой фонд» Комиссии долгот.

Оставалось одно «но». Морские часы Гаррисона были сложным и дорогих механизмом. Делать такие часы умели считанные часовщики, и очень небольшой процент кораблестроителей оборудовали свои суда морскими хронометрами подобной точности. Вплоть до середины XIX века морские хронометры трудно было назвать серийной продукцией — а требовалось их очень много, в особенности когда Англия первой издала указ об обязательной установке этих устройств на все военные и гражданские суда. Вот тут-то и появился Улисс Нардан.

Глава 2. Вежливость королей

Леонард-Фредерик Нардан был одним из многих швейцарских часовщиков начала XIX века. Швейцария тогда начинала набирать силу, выходя в лидеры мирового производства хронометров и перехватывая это знамя у доминирующих британцев. Главным часовым городом материковой Европы была Женева. Темпы роста швейцарцев были неимоверными. Сравните: за 1800 год Швейцария и Англия произвели равное количество, по 200 000 часов, а полвека спустя, в 1850-м, Англия выпустила всё те же 200 тысяч, а Швейцария — 2 200 000 устройств!

В первую очередь это было связано с «серийной революцией»: швейцарцы начали отходить от традиционного принципа производства, семейного дела. До того часовщики, конечно, объединялись в профсоюзы, но работали сами по себе, делали всё в одиночку — от механизма до росписи циферблата, обучали тайнам мастерства детей, и, по сути, были ближе к ювелирному делу, нежели к механическому производству, где уже давно правили бал артели и мануфактуры. В первой половине XIX века Швейцария постепенно перешла к мануфактурной схеме работы, при этом не потеряв высочайшего качества, создавшего славу их продукции.

Карманные часы Ulysse Nardin середины XIX столетия.

Леонард-Фредерик был классическим часовщиком. На его работах стояла личная маркировка, и свои умения он передал сыну, Улиссу, родившемуся в Ле-Локле 22 января 1823 года. Ле-Локль тогда не был часовой столицей мира (как уже говорилось, ей была скорее Женева), но ряд часовщиков там работал. В Швейцарии в принципе не было городка, где бы не работало хотя бы несколько часовщиков. К слову сказать, часовую индустрию в Ле-Локле ко всему прочему сильно «подсекла» Великая французская революция. Из-за приграничного положения городка там было много сочувствующих якобинцам, и швейцарские власти проводили репрессивную политику во избежание революции; целый ряд сильных часовщиков эмигрировали во Францию, в основном — в Безансон.

Мануфактура на улице Жарден в Ле-Локле: сюда компания Ulysse Nardin перебралась в 1865 году.

Но вернёмся к Улиссу Нардану и морским хронометрам. Улисс продолжил дело отца — но уже на новый лад. В 1846 году он вопреки семейным традициям основал мануфактуру с наёмными работниками. Назвал он её, как и следовало, собственным именем — Ulysse Nardin. Мануфактура сходу начала работать в двух направления — карманных и морских часов. Карманные часы всегда пользовались спросом и обеспечивали прибыль, морские — сулили контракты с армией.

В 1860 году Улисс внедрил в работу специфический прибор — астрономический калибратор высокой точности, позволявший откалибровать карманные часы до десятых долей секунды. Это устройство изобрёл в начале века «отец швейцарских часов» Жак-Фредерик Урье, но оно практически не применялось для обычных хронометров. Спешим напомнить, что в то время часы нередко не имели даже минутной стрелки, а на вопрос «который час» вполне корректным считался ответ «да где-то полдень».

Последствия не заставили себя ждать. В 1862 году на Всемирной выставке в Лондоне карманные часы Ulysse Nardin получили свою первую золотую медаль. Это была высочайшая на тот момент награда в отрасли, как если бы современный фильм получил одновременно «Оскара», «Золотую пальмовую ветвь» и «Золотого медведя». В 1865 году мануфактура переехала на улицу Жарден (если переводить — Садовую улицу), где располагается по сей день. Руководство Улисс разделил с сыном — достигшим 21 года Полем-Давидом.

Параллельно развивалось и производство морских хронометров. Они уже далеко ушли от оригинальной конструкции Гаррисона и базировались как на внедрённых английским часовщиком принципах, так и на других, конкурирующих схемах, появившихся в конце XVIII — начале XIX веков. К слову, Нардан начал применять биметаллы и другие «ноу-хау» морских часов в обычных моделях — так до него не делал практически никто.

Морской хронометр производства Ulysse Nardin.

Проблемой морских хронометров был, как говорилось выше, их труднодоступность. Ни один производитель не мог быстро изготовить серию из, скажем, 50 морских хронометров, чтобы обеспечить однотипными приборами флот какой-нибудь страны. Они по‑прежнему оставались штучным товаром. Имея опыт в мануфактурном производстве часов высочайшего качества, Нардан разработал ряд моделей морских хронометров, обеспечивающих идеальную точность и при этом подходящих для более или менее серийного производства. Впоследствии это дало значительный эффект. Например — забежим вперёд — в 1904 году компания подписала контракт с Императорским двором Японии об оснащении морскими хронометрами всего японского флота. Аналогичный контракт она пыталась подписать с Россией, но с бумагами что-то не сложилось, и в итоге партия морских хронометров Ulysse Nardin была приобретена российским флотом в частном порядке единичной сделки. Возник исторический казус: во время русско-японской войны 1904−1905 годов корабли обеих воюющих сторон были оснащены одними и теми же хронометрами!

Часы Ulysse Nardin, удостоенные золотой награды на Всемирной выставке в Чикаго в 1893 году.

Но увидеть успех своего морского предприятия Улиссу было не суждено — он скоропостижно скончался в 1876 году в возрасте 53 лет. Спустя два года на Всемирной выставке в Париже Ulysse Nardin получила сразу две золотые медали — вторую за карманные часы и первую за морские хронометры. Четвёртую такую медаль компания получила на Всемирной выставке в Чикаго 1893 года — той самой, где блистал король электричества Никола Тесла. Вообще, с момента основания компания получила более 4300 (!) различных отраслевых наград.

Начиная с конца XIX века, компания защитила целый ряд патентов на «усложнения», то есть дополнительные функции, повышающие точность или придающие часам новые возможности. Вообще говоря, в специальной литературе тип часов, на которых специализируется компания, и сегодня называется grand complication watch — некоторые его ветви напрямую вышли из профессиональных приборов для измерения времени XIX века и сегодня требуют точно такой же высочайшей точности в изготовлении наряду с сохранением традиций. Мы не будем останавливаться на технических новшествах начала XX века. Для примера скажем, что в 1936 году компания выпустила 24-дюймовый карманный хронометр, секундная стрелка которого отмеряла десятые доли секунды — впервые в отрасли.

Глава 3. Морская слава

Вернёмся к морским хронометрам. В 1975 году, Невшательская обсерватория выпустила официальный альманах со статистическим данными по истории швейцарского часового дела. В соответствии с ним из 4504 сертификатов качества, выданных с 1846 по 1975-й швейцарским морским хронометрам, 4324 (то есть 95%) получили устройства Ulysse Nardin. Морские часы компании получили 2411 отраслевых наград (из них 1069 — первых призов) и суммарно 14 медалей Всемирных выставок, из них 10 — золотых.

Мануфактура Ulysse Nardin. Ручная сборка часов.

В то же время значение морских хронометров постепенно стало снижаться. Сперва это было связано с «кварцевой революцией», то есть появлением новой технологии, использующей кристалл кварца в качестве колебательной системы в часах. В Швейцарии это привело, как известно, к так называемому «Кварцевому кризису», когда на рынок массово пришли недорогие и точные японские часы. Но это другая история.

Морские хронометры начали было переходить на кварц — но здесь революции и кризиса не случилось, потому что уже в 1980-е годы корабли стали массово использовать спутниковую навигацию для определения местоположения. Это сделало морские хронометры попросту ненужными — теперь долготу определял компьютер. Впрочем, любой современный корабль в обязательном порядке оборудован кварцевым высокоточным хронометром на случай сбоя системы GPS. Когда с сигналом всё в порядке, этот хронометр корректируется, сверяясь с мировым временем через тот же спутник.

В 1996 году в память о своей навигационной истории компания выпустила легендарную уже модель Marine Chronometer 1846 с механизмом Perpetual Ludwig, названном в честь разработчика, часовщика Людвига Эшслина. Как нетрудно догадаться, это была модель с вечным календарём, и она стала родоначальницей коллекции Marine, символизирующей тесную связь марки с морем. Позже, в 1999 году, появилась модель GMT Perpetual, сочетающая вечный календарь с несколькими временными зонами — компания в полной мере оправдывала славу разработчика класса grand complication watch. По сей день компания ежегодно получает патенты на новые механизмы и представляет модели со всё более широкими возможностями, не изменяя при этом классическим дизайнерским традициям.

А что же Ulysse Nardin? Компания успешно пережила все кризисы и вовремя вышла из рухнувшего в один момент рынка морских хронометров. Возник вопрос: что же делать с многочисленными наработками и полуторавековыми традициями в этой области? И ответ не заставил себя долго ждать. Дело в том, что высокоточные технологии морского хронометража не устарели и не стали бесполезными. Они просто перестали быть нужными в конкретной отрасли — в навигации. Но это не отменяет их невероятного качества, выносливости в любых экстремальных условиях, полной независимости от изменения температуры и влажности — и так далее. Поэтому технологии окончательно перешли в область, в которой компания и без того была одни из мировых лидеров, то есть в производство высококачественных наручных часов.

Ulysse Nardin Marine Torpilleur на страницах «Популярной механики»

Последний шедевр из коллекции Ulysse Nardin Marine, напрямую связанный с морской историей и традициями, — это модель Marine Torpilleur. В коллекции уже были часы Marine Grand Deck («верхняя палуба») и Marine Regatta («регата»), torpilleur же переводится как «торпедный катер». Это название подчёркивает как динамику и функциональность модели (такие катера были лёгкими и маневренными), так и исторические военные связи компании — про японский и русский флоты мы рассказывали выше.

Сердце модели — калибр UN-118 с автоподзаводом (запас хода при этом — 60 часов) и кремниевым спуском. Диаметр калибра — 31,6 мм, толщина — 6,45 мм, состоит он из 248 деталей, имеет функции индикации часов, минут, секунд, запаса хода и даты с быстрой корректировкой в любом направлении. О морской теме в первую очередь говорит дизайн циферблата — римские цифры, исторические «морские» шрифты, характерные формы стрелок. И, конечно, на море намекает и очень серьёзная для подобных часов водонепроницаемость, до 50 метров!

Калибор UN-118.

Marine Torpilleur диаметром 42 мм представлен в трёх моделях — из 18-каратного розового золота с белым циферблатом на кожаном ремешке, а также из нержавеющей стели с белым циферблатом на кожаном ремешке и с синим циферблатом на браслете.

Вообще говоря, компания Ulysse Nardin — это пример гармоничного сочетания исторических традиций и высоких технологий XXI века. Например, в 118-м калибре спуск сделан из кремния и синтетического алмаза, и эта технология, известная как DIAMonSIL, является специфическим ноу-хау, запатентованным всего несколько лет назад. С другой стороны, циферблаты Ulysse Nardin делаются посредством традиционной ручной техники — мы бывали на их производстве Donzé Cadrans в Ле-Локле и .

Ulysse Nardin Marine Torpilleur

И, конечно, это море. Не зря же Джон Гаррисон 250 лет назад изобрёл морские часы, а Улисс Нардан 150 лет назад довёл их до совершенства.

Если присмотреться к гравюрам, украшающим титульные листы старинных морс­ких книг, то на многих из них можно увидеть изображения вещей, не одну сотню лет верой и правдой служивших судоводителям прошлого и помогавших превратить искус­ство кораблевождения в науку, практически доступную каждому.

Ваш взгляд прежде всего остановится на якоре, правда, не слишком похожем на современные, да и на тот традиционный, давно всем примелькавшийся якорек, кото­рый мы привыкли видеть на флотских пуговицах и пряжках матросских ремней. Вы обнаружите здесь и свиток карт, тоже не очень напоминающих те, которыми вы на­чали пользоваться еще в школе. Увидите и картушку компаса с затейливо разрисован­ным румбом «Норд», и звездный глобус, и граненую гирьку лота, и сектор ручного лага, и подзорную трубу, и... странное устройство, внешне похожее на две большие бутыли, соединенные горлышками и заключенные в ограду из деревянных реек. Тако­го прибора сегодня не найти ни на одном судне, разве только в каюте у ревнителя морской старины.

А ведь было время, когда ни один капитан не решился бы выйти в дальнее плавание без такого устройства, служившего для измерения и хранения времени. Проще сказать, это были морские песочные часы.

О часах, достаточно удобных, не слишком тяжелых, сравнительно точных и надеж­ных, столетиями мечтали моряки, пока наконец они не появились в XVI веке. Часы суще­ствовали издревле. Прежде чем на корабли пришли песочные часы, люди уже давно уме­ли измерять время. Еще египетские жрецы тысячелетия назад обратили внимание на рав­номерность видимого движения Солнца. Они и придумали сначала примитивные, а потом и более совершенные солнечные часы, которые показывали время с точностью до одной-двух минут. Но такие часы морякам не годились. Во-первых, они работали только днем, да притом лишь в ясную погоду. Во-вторых, солнечные часы были стационарным указате­лем времени, показывавшим, как говорим мы сейчас, лишь местное время, а корабли-то, как известно, на месте не стоят. Такие часы были для них непригодны.

Позже, во II тысячелетии до н.э., кто-то в Риме обратил внимание на равномер­ность падения капель жидкости из проху­дившегося сосуда. Цепкий человеческий ум тут же ухватился за это явление, и вско­ре появились водяные часы - клепсидра. Хоть точность их была и невелика, но по тем временам она оказалась достаточной.

Однако морякам и водяные часы не годились. Стоило чуть-чуть наклонить клепсидру, и она начинала безбожно врать. При шторме же вода выплескивалась из сосудов и такие часы вообще отказывались работать, ну а мыслимо ли представить себе судно, палуба которого не качается?

Когда на корабли пришли песочные часы, во время качки они вели себя куда более устойчиво. Их можно было закрыть герметически, но показания таких часов от этого не менялись. И моряков они в ту пору вполне устраивали. Довольно быстро на судах песочные часы стали просто не­заменимыми. И все-таки, прослужив не­полных 300 лет, они навсегда ушли в от­ставку. Впрочем... Такую великую службу эти неуклюжие часы успели сослужить мореходам, что до сих пор на кораблях флота их вспоминают каждые полчаса.

В России песочные часы во флоте вош­ли во всеобщее употребление в 1720 году, когда Петр I ввел в употребление свой Морской устав. В ту пору по табелю снаб­жения на каждый корабль полагались по­лучасовые и четырехчасовые песочные часы. Острые на язык матросы очень ско­ро окрестили получасовые часы «склянка­ми». Четырехчасовым досталось менее выразительное имя.

Тот же Морской устав разделил кора­бельные сутки на шесть разных промежут­ков времени, названных немецким словом Wacht - стража. Матросы быстро пере­делали его на русский лад. Получилось вах­та. В таком виде это слово и прижилось во флоте.

Корабельные вахты были великим но­вовведением: до того все назначения на работы и их продолжительность, как и время отдыха, производились на глазок и в конечном счете зависели от воли коман­дира корабля. Теперь же он делил время работы и отдыха, строго основываясь на параграфе устава и показаниях часов. От­стоял матрос четырехчасовую вахту либо отработал положенное время - иди отды­хать. Отдохнул четыре часа - снова засту­пай на вахту или занимайся судовыми ра­ботами. И никаких пререканий, никаких споров о том, кому пришлось больше ра­ботать. Возник строгий порядок. И завт­рак вовремя, по часам, и обед, и ужин. Од­ним словом, режим! А где режим и поря­док, там и дисциплина. Где дисциплина, там и работа добротнее выполнена. Это стало аксиомой, годящейся как для про­шлых времен, так и для наших дней. Се­годня даже представить себе трудно, как плавали корабли, когда не было вахт.

Вот этим-то немецким словом и про­звали четырехчасовые песочные часы. И прочно поселились на юте кораблей склян­ки и вахты. Казалось, никому и никогда не уступят они своего места и своего назна­чения. Более того, в конце XVIII века (то есть на двести с лишним лет позже, чем X. Гюйгенс создал маятниковые часы) на русских военных кораблях к склянкам и вахтам прибавились еще одни песочные часы, рассчитанные ровно на час.

Важно стояли они все на отведенном для этого месте, и весь экипаж корабля с должным уважением относился к этим стеклянным идолам. Еще бы! Ведь на ко­рабле это был своего рода храм времени. Специально приставленный для этой цели вахтенный матрос священнодействовал возле склянок, как жрец-хранитель вре­мени.

Наверное, так же внимательно под­держивали пламя в очаге наши далекие предки в те времена, когда люди уже уме­ли пользоваться огнем, но еще не научи­лись добывать его. В то время погасший огонь подчас означал гибель племени.

На корабле остаться без представле­ния о времени не значит, конечно, погибнуть. Но это безусловно означает потерю основы порядка и, что еще страшнее, по­терю всякого представления о долготе, на которой находится корабль.

В годы, о которых идет речь, уже мно­гие мореплаватели (да и не только моря­ки) довольно четко понимали, что такое географическая широта и долгота. Зная широту и долготу, люди без труда находи­ли любую точку на карте. И широту умели определять довольно точно, даже находясь в отрыве от берегов. Например, в Север­ном полушарии для этого достаточно было измерить угол между Полярной звездой и горизонтом. В градусах этот угол и выра­жал широту места. Имелись и другие спо­собы определения широты, дававшие до­статочную для безопасного плавания точ­ность. А вот с определением долготы дело долго не ладилось.

Лучшие умы человечества пытались найти способ определения долготы, кото­рый бы удовлетворил моряков. Еще в на­чале XVI века Галилео Галилей трудился над решением этой проблемы. В 1714 году английское правительство объявило ог­ромную премию тому, кто найдет способ определять в море долготу с точностью до половины градуса. Примерно в то же вре­мя в Англии было создано специальное Бюро долгот. Но дело двигалось туго. И это было тем более досадно, что ключ к реше­нию проблемы нашли уже давно - точ­ные часы! Вот и все, что было нужно моря­кам для точного определения долготы в море. Ведь Солнце совершает свое види­мое движение вокруг Земли ровно за 24 часа. За это время оно и проходит все 360 градусов долготы. Значит, за один час светило уходит на запад на 15 градусов. Следовательно, зная разницу между грин­вичским временем (принятым за нуле­вое) и местным (судовым) временем в любой точке нахождения корабля, можно определить долготу простым расчетом. Но беда заключалась в том, что узнать эту разницу было далеко не просто. Судовое время узнать нехитро: просто нужно точ­но заметить момент, когда Солнце над ко­раблем придет в свою высшую точку. А гринвичское время, на первый взгляд, вычислить еще проще: достаточно перед плаванием поставить свои часы по грин­вичскому времени и не переводить стрел­ки. Но в те времена точных астрономичес­ких часов (хронометров, как их стали поз­же называть) не было, а карманные часы, которые уже имелись, ходили очень неточ­но: одни убегали вперед, другие отставали неизвестно на сколько, а то и вовсе оста­навливались. И моряки по-прежнему предпочитали пользоваться склянками, не помышляя об определении долготы, дос­таточно точной для плавания, которое тре­бовало часов с отклонением от истинного времени в доли секунды. Создать такие часы тогда казалось невозможным. Петр I, например, приравнивал попытку опре­делить точную долготу места к потугам изобрести вечный двигатель или превра­тить дешевые металлы в золото, то есть считал это совершенно бесплодным.

Анализируя морские путешествия мореходов Средневековья, специалисты обратили внимание, что плавали они, с на­шей точки зрения, как-то странно: снача­ла шли на север или на юг, а уж затем, дой­дя до нужной широты, поворачивали на запад или на восток под прямым углом и шли, стараясь держаться достигнутой ши­роты. Подобный метод плавания требовал дополнительного времени, лишних поста­новок парусов и так далее. Но все же так в море было надежнее, хоть одну из коор­динат - широту - мореплаватель знал точно. Впрочем, подобное плавание тоже не давало полной уверенности, что судно придет в нужную точку. И порой это при­водило к курьезам. Так, испанская экспе­диция Менданьи де Нейра открыла в 1567-1569 годах Соломоновы острова в Тихом океане. Но ни один мореплаватель позже не мог их найти, пока через два века французская экспедиция Луи Антуана де Бугенвиля не «открыла» вновь «исчезнув­ший» архипелаг.

Даже когда появились сравнительно точные морские часы-хронометры, опре­деление точной долготы оставалось делом весьма нелегким. Уже в XIX веке, когда надо было с максимально возможной точ­ностью определить долготу Пулковского меридиана (это было необходимо для нор­мальной работы вновь построенной обсер­ватории), точное время пришлось «везти» на судне из Гринвича. Для этого снаряди­ли целую экспедицию. С кораблей русско­го флота собрали хронометры. Во всей Рос­сии их оказалось меньше десятка. А когда с появлением телеграфа проверили приня­тую долготу Пулковской обсерватории, все-таки оказалось, что долгота была опре­делена не совсем точно.

Но все это было много позже. А в на­чале XVIII века, при Петре I, ровно в пол­день вся тройка песочных часов перевора­чивалась и, чтобы все на корабле знали об этом, раздавались особые удары в судовой колокол. С этого мига тщательно отмытый, просеянный и просушенный песок в склянках вновь начинал пересыпаться из верхних резервуаров в нижние. А мат­рос - хранитель времени настороженно караулил момент, когда опорожнится их верхний резервуар. Когда последние пес­чинки падали через узкое отверстие меж­ду колбами, он мгновенно переворачивал склянки, и все начиналось сначала. Пре­дельного внимания и бдительности требо­вала эта операция. Не каждому такую можно было доверить. Недаром в те вре­мена во флоте бытовало выражение «сдать под склянку», что означало «сдать под на­дежную охрану».

Хлопотно и дорого было хранить вре­мя на корабле. Для этого приходилось со­держать специальных людей. По петровс­кому указу, старшим над ними был «скля­ночный мастер», отвечавший за исправное обслуживание часов. Все эти люди не сидели без дела. Каждые полчаса нужно было переворачивать одни часы, каждый час - другие и каждые четыре часа - третьи. А чтобы все на корабле знали, что за ходом времени следят неусыпно и бдительно, точно проделывая все операции, экипаж оповещался звуковым сигналом - удара­ми в судовой колокол: «били склянку». Са­мих склянок, разумеется, никто не бил. На­оборот, как зеницу ока берегли моряки свои хрупкие стеклянные часы, особенно в шторм. Зная суровый норов океана, они заранее найтовили (то есть прочно крепи­ли) все предметы, которые могли сдви­нуться с места и повредить часы. Сами часы заботливо вставляли в специальные гнезда, обшитые мягким войлоком.

Колокол, в который «били склянки», был небольшой, сантиметров 25-50 вы­сотой. Он появился на кораблях гораздо раньше склянок. Считалось, что звон этих колоколов отпугивает злые силы, населяв­шие моря и океаны. Кроме того, уже на заре мореплавания кормчие поняли, что колокол им необходим для предупрежде­ния столкновений с другими судами. Дру­гих средств оповещения о себе тогда не было. Тифонов и гудков еще не придума­ли, тусклый свет судовых фонарей, заправ­ленных маслом, заметить было трудно даже в ясную ночь. Все время жечь факел не будешь, а колокол - он всегда готов к действию, и его звон трудно спутать с чем-либо другим. Он разносится далеко окрест и днем и ночью, да и звук его не вязнет даже в густом тумане. Неудивительно, что именно судовой колокол приспособили, чтобы «отбивать склянки».

В половине первого били один раз в одну сторону колокола. В час производил­ся один двойной удар в обе стороны коло­кола, у мастеров «отбивать склянки» этот удар получался почти слитным. В полови­не второго производился один двойной удар и один одинарный, и так далее до кон­ца вахты, прибавляя каждые полчаса по удару в одну сторону. В конце вахты отби­вали четыре двойных удара - восемь «склянок», - и все начиналось сызнова. Наступала новая вахта. Заступить на нее, принять вахту одновременно с последним ударом четырехчасовой склянки во флоте всегда считалось признаком хорошего тона и высокой морской культуры. Это и понятно - время на кораблях всегда уме­ли ценить и уважать!

Судовые колокола и сегодня имеются на каждом военном корабле, на всех су­дах торгового флота Их отливают из спе­циального «колокольного металла»: спла­ва меди, олова и цинка. От того, в какой пропорции они заложены в сплав, зависит «голос» колокола. В былые годы особо бла­гозвучными получались колокола, если в сплав, из которого они отливались, добав­ляли серебро. В наше практичное время, конечно, обходятся без драгоценных ме­таллов. Когда-то для каждого корабля от­ливали «персональные» колокола с выпук­лыми буквами его названия и годом пост­ройки. В наше время на нижней кромке колокола по окружности название кораб­ля гравируется.

На кораблях с давних пор с почтени­ем относились к колоколу. И сегодня, как и сотни лет назад, матросы до блеска на­чищают судовые колокола и другую, как говорят моряки, медяшку, имея в виду разнообразные детали из меди. Если коло­кол содержится в порядке, ясно: флотскую службу на этом корабле несут исправно. Каждые полчаса вахтенный матрос берет­ся за короткую снасть, прикрепленную к «языку» колокола - она называется рын­да-булинь, - и отбивает склянки. Услы­шав звон колокола, все члены экипажа бе­зошибочно узнают, какое сейчас время и не пора ли им собираться на вахту. Наш Корабельный устав и сейчас сохранил ко­манду: «Склянки бить!» Такова флотская традиция!

В наше время на кораблях имеются тифоны, гудки, ревуны, спикеры и мегафо­ны, во много раз усиливающие человечес­кий голос Есть тут радио и другие средства оповещения судов, находящихся в опасной близости друг к другу. Но корабель­ный колокол и сегодня не потерял своего первоначального назначения. И когда где-нибудь, например у берегов Британии (Ла-Манш), непроглядный туман внезапно упадет на море, на мостик выходит вахтен­ный офицер и подает команду: «Ring the bell»

Между прочим, именно с этой фразы и пошло название, которым российские моряки окрестили судовой колокол.

Создавая регулярный флот, Петр I на­чал заимствовать термины и команды у иноязычных флотов, занял он и команду: Ring the bell! («Бить в колокол!»). Офицеры подавали эту команду по-английски, а мат­росы послушно ее выполняли, не задумы­ваясь о значении слов, и очень скоро на свой лад переделали эту чужеземную ко­манду. «Рынду бей!» - получилось у них по созвучию. Команда привилась во флоте. А так как бить можно кого-то или что-то, скоро и сам судовой колокол стали назы­вать рындой. Строго говоря, это неверно. Во времена парусного флота рындой на­зывали особый бой в судовой колокол. Ежедневно, когда солнце достигало зени­та, на корабле трижды отбивали тройные удары, оповещая экипаж, что наступил истинный полдень. Этот троекратный ко­локольный звон и назывался рындой. Обы­чай «бить рынду» отжил свой век, и его на­звание перешло к колоколу, который и сейчас иногда называют рындой.

Прослужив на флоте уже не одно сто­летие, судовой колокол и сейчас несет свою службу на военных и коммерческих ко­раблях.

Со временем необходимость отмечать время наступления полудня появилось и на берегу, и прежде всего в столице Рос­сийской империи - Санкт-Петербурге.

Долгое время считалось, что полуден­ный выстрел со стены Петропавловской крепости ввел Петр I, но это не так. Впер­вые эта мысль родилась уже после смерти Петра Великого. Идея сводилась к тому, чтобы дать жителям Санкт-Петербурга возможность точно ставить один раз в сут­ки стенные или карманные часы, а просто­му люду - знать, что наступил полдень.

Особенно остро такая необходимость возникла во второй половине XVIII столетия в связи с быстрым развитием торговли и мореплавания. Бой часов с колокольни со­бора Св. Петра и Павла не достигал окраин разросшегося града Петрова, южная грани­ца которого проходила тогда по Фонтанке, а северная - по Большому проспекту Васи­льевского острова. Профессор астрономии математик Жозеф Делиль, приехавший в Петербург из Парижа по приглашению са­мого Петра еще в 1724 году и назначенный директором астрономической обсервато­рии, представил 22 декабря 1735 года на оче­редном заседании Петербургской академии наук доклад о способе подачи громкого зву­кового сигнала.

Жозеф Делиль предлагал производить выстрел с Адмиралтейства по сигналу из башни Кунсткамеры, где находилась тог­дашняя астрономическая обсерватория и имелись «исправные меридианы и верные часы», но сей проект заволокитили - бю­рократия в государстве Российском была всегда в силе. В XIX веке на Пулковских высотах выросли корпуса одной из круп­нейших в мире Главной российской обсер­ватории, в обязанность которой вменялись и задачи практической астрономии, в том числе измерение времени.

В 1863 году сигналы точного пулковс­кого времени стали передаваться по про­водам в центральную телеграфную конто­ру, а оттуда на железнодорожные станции всей Российской империи. В конце 1864 года к одной из пушек, что стояла на дворе Адмиралтейства, провели кабель от особых часов, находившихся на Централь­ном телеграфе, и 6 февраля 1865 года сиг­нальная пушка впервые известила о на­ступлении полудня. Время было строго вы­верено по астрономическим часам Пулковской обсерватории. Полуденный выстрел с Адмиралтейского двора гремел ежедневно вплоть до 23 сентября 1873 года. Потом верфь здесь перестала су­ществовать, и огневую позицию пришлось перенести на Нарышкинский бастион Петропавловской крепости. Там вестовая пушка вплоть до июля 1934 года ровно в полдень ежедневно напоминала о себе.

Летели годы, обновлялись орудия на бастионе, одно поколение бомбардиров сменяло другое, но традиция эта сохрани­лась до сих пор.

Многие считают, что она существует только в городе на Неве, и глубоко заблуж­даются. Во Владивостоке с вершины Тиг­ровой сопки ровно в 12.00 по местному времени также гремит мирный выстрел. Впервые он прозвучал 30 августа 1889 года. Традиция эта продолжалась вплоть до минувшей войны. Потом какое-то время пушка молчала Восстановить ее было ре­шено 10 октября 1970 года.

Кстати, жители и моряки крепости Кронштадт тоже раньше сверяли свои часы по выстрелу пушки, установленной на берегу гавани в Петровском парке.

Отбивать ежедневно полдень - тра­диция, доставшаяся нам в наследство от флота Российского. Ее нельзя забывать, ее следует свято чтить и помнить.

О СКЛЯНКЕ, РЫНДЕ И ВАХТЕ

Песочные часы! Могли они, наверно,
Всё время странствуя, включить в свою судьбу
Журнал Лисянского, промеры Крузенштерна,
Дневник Головина и карты Коцебу.
(Вс. Рождественский "Песочные часы").

В каждом морском музее внимание посетителей обязательно привлекают старинные навигационные и предметы моряцкого быта. Одно из самых почётных мест среди них занимают песочные часы и судовой колокол – незаменимые атрибуты морской символики.

Песочные часы… Они были одними из самых первых навигационных приборов. Моряки парусного флота использовали их как мерило для отсчёта времени вахт и при измерении скорости судна ручным лагом. Песочные часы моряки называют "склянкой" (в старину говорили ещё "скляница"). Этим же словом обозначается получасовой промежуток времени. "Бить склянку" – значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счёт времени начинали в 00 часов 30 минут – 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) – в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) – в 1 час 30 минут и так до 8 склянок – в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т.д.

Если моряк спрашивал "Какая склянка?" – это означало, что его интересовало, какой получас пошёл с восьми склянок.

На парусных кораблях у колокола стоял специальный часовой, в обязанности которого входило наблюдать за двумя склянками – получасовой и четырёхчасовой. Для точности показания времени песочные часы подвешивали в вертикальном положении. Когда в получасовой склянке песок пересыпался из одной половины в другую, часовой ударял в колокол и переворачивал её. Восемь склянок били, когда пересыпался весь песок в четырёхчасовой склянке. С того времени сохранилось выражение "сдать под склянку!", что означает сдать что-либо под охрану часовому.

С начала XVIII столетия в полдень вместо восьми склянок, а иногда и после них, "били рынду", т.е. звонили в колокол особым звоном – три коротких отрывистых удара, следовавших один за другим. Интересна история происхождения выражения "бить рынду". Издавна на кораблях английского флота в полдень вахтенный офицер подавал команду: "Ring the bell" – "Звони в колокол!". Она перешла в российский флот Петра I, где обучение матросов осуществлялось преимущественно иностранными офицерами, многие из которых отдавали команды на английском языке. Со временем русские моряки переделали "ринг зе бел" на "рынду бей" – по созвучию. Впоследствии по аналогии с народным выражением "бить набат" на флоте появилось "бить рынду". К сожалению, в наше время часто и совершенно неправильно рындой называют судовой колокол, который никогда такого названия не имел и не имеет.

Важно отметить, что с петровских времён русские моряки стали применять так называемое морское счисление, в котором сутки начинались с полудня предшествующего дня по гражданскому календарю. Морское счисление опережало гражданский календарь на 12 часов!

Судовой колокол не утратил своего значения и в наше время. По-прежнему на кораблях Военно-Морского Флота живёт замечательная морская традиция – "отбивание склянок". (Сохранилась она и на некоторых судах торгового флота). Кроме этого, корабельный колокол необходим для подачи сигналов в туман при стоянке на якоре. На судах морского флота он нужен для подачи сигнала пожарной тревоги и при подъёме якоря.

Никто теперь из моряков не пользуется песочными часами, перестали "бить рынду", редкими гостями стали парусные суда на океанских просторах. Меняются моряки, меняются традиции на флотах, но верится, что колокол и песочные часы навсегда останутся обязательной принадлежностью не только музеев, но и всех кораблей и судов как вечные символы морской профессии.

Н.А.Каланов www.kalanov.ru

Страница 1

3.1. Песочные часы. Они были одними из самых первых навигационных приборов. Моряки парусного флота использовали их как мерило для отсчета времени вахт и при измерении скорости судна ручным лагом. Песочные часы моряки называют "склянкой" (в старину говорили еще "скляница"). Устройство склянки: два стеклянных конуса соединены вершинами вместе и заключены в деревянную или металлическую оправу. Между конусами через отверстия в вершинах имеется сообщение. Внутри склянки находится песок, который при вертикальном ее положении пересыпается из одного конуса в другой в установленный промежуток времени. Простой песок для них не годился. Рецепты его приготовления мастера хранили в строжайшем секрете. Технология была очень сложной. Песок кипятили в вине и лимонном соке, потом сушили, просеивали и снова кипятили, и так девять (магическое число!) раз.

Считалось, что только так можно получить особо тонкий и однородный, не слеживающийся порошок, который будет пересыпаться из одной склянки часов в другую совершенно равномерно.

М.В. Ломоносов предлагал наполнять песочные часы «искусственным песком», как мы назвали бы такой продукт сейчас: крошечными металлическими шариками, выплавленными из мелко нарезанной тонкой проволоки. Совершенно одинаковые, они, по мысли ученого, высыпались бы очень ровно, точно отмеряя время.

3.2. Выражение склянка обозначает на флоте получасовой промежуток времени, причем количество склянок показывает время. Счет их начинается после полудня, а именно: в 12 часов 30 минут бьют в колокол один раз (что означает 1 склянка), в 1 час (13 часов) – 2 раза, в 01 час 30 минут – 3 раза и так далее до 8 склянок в 4 часа дня; потом начинается новый счет от 1 до 8 склянок. В старое время, кроме того, в полдень били рынду (особый звон в колокол - три троекратных удара). Такой счет времени на флоте установился вследствие того, что вся корабельная жизнь и служба регулируются четырехчасовыми промежутками времени – вахтами. (вахта с 00 до 04 часов – «собака»).

Например, вахту, назначаемую в туман для усиления бдительности, называли "туманной".

Иногда нетерпеливый матрос, чтобы поскорее смениться, "подогревал склянку", т,е, раньше времени бил в колокол и переворачивал песочные часы.

Во время сражения склянок не били: до того ль, когда каждый человек на счету. И штурману предписывалось: «С началом сражения оборотить трех- или четырехчасовую склянку; записывать курс в погонном и отступном бою, время разных случаев и обстоятельств баталии».

Склянок не били и тогда, когда на борту корабля ночевала императрица.

Прошли столетия, но, как это всегда бывает в истории техники, изобретения далеких веков не забывались. Врачи, фотографы – да мало ли кто еще прибегает ныне к услугам песочных «склянок» .

Которая склянка? – сколько времени.

Бей четыре склянки – ударь в колокол 4 раза; это указывает, что в данный момент времени 2, 6, 10, 14, 18 или 22 часа.

Сдать под склянку – сдать на хранение часовому. Выражение это осталось с весьма отдаленных времен, когда на кораблях и судах у колокола стоял специальный часовой, в обязанности которого входило наблюдать за двумя склянками - получасовой и четырех часовой. Для точности показания времени песочные часы подвешивали в вертикальном положении. Когда в получасовой склянке песок пересыпался из одной половины в другую, часовой ударял в колокол и переворачивал ее. Восемь склянок были, когда пересыпался весь песок в четырехчасовой склянке.

Кстати, о минутах и секундах. Родились они вовсе не для измерения времени, а для отсчета углов. Отцом их был астроном Птолемей, тот самый, система построения мира которого просуществовала чуть ли не две тысячи лет. Диаметр круга, служившего ему для отсчета положений звезд, он разбил на 120 больших делений, далее каждое – на 60 патрес минута прима, первых малых частей, а их еще на 60 патрес минута секунда, вторых малых частей (деление это было столь же произвольно, как и деление древних иудеев, у которых час состоял из 1080 частей, а часть – из 76 мгновений).

Когда в средние века час делили на меньшие доли, этим занимались люди, прекрасно знакомые с трудами Птолемея, одобренными католической церковью. Полтора тысячелетия его книги служили для астрономических расчетов; разбивка на 60 и еще раз на 60 выглядела чуть ли не божественным откровением. В наш век десятичных систем только меры времени и углов сохранили старинное, крайне неудобное для расчетов деление, – что же, не исключено, что и этот архаизм когда-нибудь отправится на покой.

С начала XVIII столетия в полдень вместо восьми склянок, а иногда и после них, "били рынду", т.е. звонили в колокол особым звоном - три коротких отрывистых удара, следовавших один за другим. Интересна история происхождения выражения "бить рынду". Издавна на кораблях английского флота в полдень вахтенный офицер подавал команду: "Ring the bell" - "Звони в колокол!". Она перешла в российский флот Петра I, где обучение матросов осуществлялось преимущественно иностранными офицерами, многие из которых отдавали команды на английском языке. Со временем русские моряки переделали "ринг зе бел" на "рынду бей" - по созвучию. Впоследствии по аналогии с народным выражением "бить набат" на флоте появилось "бить рынду". К сожалению, в наше время часто и совершенно неправильно рындой называют судовой колокол, который никогда такого названия не имел и не имеет.

Смотрите также

Особенности размещения городов и городского населения
На протяжении десятилетий урбанизация в нашей стране сначала просто не признавалась как один из важных процессов формирования человека, среды и общества, а затем в 70-80-х гг., рассматривал...

Происхождение испанцев. Этнический состав
Происхождение испанцев связано с неоднократными нашествиями разных народов. Изначально полуостров населяли иберы. В 7 веке до н.э. на юго-восточном и южном побережье Пиренейского полуострова были...

Испания в мировом сообществе
Сегодня Испанию уже нельзя представить себе без Евросоюза. Результаты идеи еРе объединенной Европы, которая витала в воздухе на протяжении последних 10 лет можно наблюдать на примере Испании. Так...

Как некоторое могли подумать, бить склянки на корабле — это не значит в пьяном угаре разбивать стеклянные бутылки из-под рома. Объяснение этого выражения немного сложнее, но и интереснее. Слово склянки походит от устаревшего названия песочных часов — скляницы, имевших получасовой запас хода. Во времена парусного флота матрос, стоявший на вахте, переворачивал эти часы и попутно сигнализировал об этом в колокол.

Склянки равняются 30-ти минутам, а их количество извещает о времени, прошедшем с полудня . 4 склянки, например, будут равны 2-м часам дня. Смена вахты на морском судне происходит каждые 4 часа и отсчет склянок с 1-й до 8-ой начинается снова. Если кто-либо спрашивал, какая сейчас склянка, то это говорило о его интересе ко времени, которое прошло после того как отбили 8 склянок.

Для более точной работы песочных часов их ставили не на твердую поверхность, вечно качающегося корабля, а подвешивали в вертикальном положении. Песочные часы были двух видов: получасовая склянка (30 минут) и четырехчасовая (4 часа) . Для наблюдениями за склянками на парусных кораблях был специально отведенный для этого часовой. Помимо выражения «бить склянки», есть еще и выражение «сдать под склянку» , которое уже не имеет отношения к времяисчислению, а означает, что «сдающий под склянку» дает на хранение часовому какой-то предмет.

Корабельная рында

Колокол, в который отбивают склянки, называется рындой, хотя это и не совсем верно, поскольку рындой считается непосредственно сам звук колокола, отбивающего склянки. Сам же колокол так и называется — судовой или корабельный колокол.

С самим корабельным колоколом связано много морских традиций, вот некоторые из них:

• Рожденного на судне ребенка крестили в колоколе.
• Умершего моряка провожали в последний путь восемью ударами, которые в морском деле означают «конец вахты». В Британии фраза «восемь ударов колокола» имеет характер речевого оборота и является синонимом к слову «некролог».
• Новый год на корабле встречали шестнадцатью ударами колокола. Самый старший по рангу член экипажа бил восемь раз, и еще восемь вслед за ним ударял младший матрос.