Между Европой и Азией. Борис АкунинМежду Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

В оформлении использованы иллюстрации, предоставленные агентствами Shutterstock, МИА «Россия сегодня», Diomedia и свободными источниками

© B. Akunin, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Рецензенты:

К. А. Кочегаров

(Институт cлавяноведения РАН)

Ю. М. Эскин

(Российский государственный архив древних актов)

С. Ю. Шокарев

(Историко-архивный институт РГГУ)

Предисловие

Движение истории неравномерно. Памятные для потомства происшествия – обычно это какие-то эпохальные перемены или потрясения – чередуются с периодами, про которые в древних летописях коротко сообщается «ничего не бысть» (то есть всё было неплохо и рассказывать особенно не о чем). Темп событий то ускоряется, то замедляется; быстрые «вдохи» сменяются протяжными «выдохами»; иногда государство начинает рывкообразно развиваться, – как правило, это происходит при появлении целеустремленного вождя, реализующего некую программу; бывают столь же стремительные кризисы – по причинам как внутренним, так и внешним.

Вот почему рассказывать о разных периодах удобнее по-разному, приспосабливая методику изложения к особенностям и «важности» эпохи. Русский семнадцатый век, которому посвящен данный том, в этом смысле труден для описания. В сравнительно небольшой отрезок истории спрессованы и «минуты роковые», требующие детального изучения, и целые десятилетия неспешного развития, когда интереснее говорить не о событиях, а о явлениях и тенденциях.

Этим объясняется асимметричная структура книги. Ее первая часть отдана подробному рассказу всего о нескольких годах, а три следующие части куда более лапидарны. Впрочем, такая же пропорция наблюдается и во всем массиве исторических исследований о русском семнадцатом веке: о его драматическом начале написано гораздо больше, чем о последующих событиях – вплоть до самого конца столетия, когда Россия словно проснулась или же перешла с медленной ходьбы на быстрый бег.

Однако реформы Петра I будут темой пятого тома, четвертый же закончится 1689 годом. Наиболее тугим узлом этой эпохи является Смута – опыт крушения государства. Сопоставимый по масштабу кризис в России повторится лишь триста лет спустя, в начале XX века.

Русское государство, разрушенное Смутой, было по исторической преемственности вторым. Первое – Киевское великое княжество – возникло в IX веке, когда род Рюриковичей взял под контроль торговый путь «из варяг в греки». Раннее русское государство сохранялось до тех пор, пока речной транзит в XI–XII веках не утратил своего прежнего значения. После этого центральная власть ослабела и страна начала дробиться на отдельные княжества, ставшие легкой добычей для монгольского нашествия.

Вторая централизация была осуществлена московским князем Иваном III (1462–1505), который взял за образец устройство Чингисхановой империи, самого великого государства, известного тогдашним русским людям. Крепость Орды зиждилась на пирамидальной иерархичности власти, единственным носителем которой являлся великий хан. Страна управлялась не по общим для всех законам, а по ханским указам, которые издавались с учетом конкретной ситуации и могли в любой момент изменить прежние «правила игры». Морально и религиозно принцип такой ничем не ограниченной власти поддерживался сакрализацией особы монарха, заступника и посредника за народ перед богом.

«Второе» русское государство архитектурно представляло собой очень простую конструкцию. Все сколько-нибудь важные решения принимались исключительно государем, который не только ведал всеми направлениями политики, но и стремился полностью контролировать жизнь в регионах своей немаленькой страны. При этом центральное правительство и областная администрация находились в зачаточном состоянии. Страна управлялась как личная вотчина одного хозяина.

В условиях Средневековья подобная структура безусловно имела свои плюсы, к числу которых относились неплохая управляемость, аккумуляция ресурсов и высокая мобилизационная способность. Главным соперникам московских самодержцев – польско-литовским королям – для войны требовалось заручиться согласием аристократии и получить санкцию на сбор финансов, поэтому западный сосед всегда запаздывал с началом боевых действий, а потом часто оказывался не в состоянии воспользоваться плодами побед из-за безденежья. Русскому же государю было достаточно просто приказать – все людские и материальные ресурсы страны находились в его полной воле.

Главная слабость «второго» государства, как водится, была обратной стороной его силы. При деятельном и способном правителе страна крепла и росла, с правителем средних способностей – оказывалась в состоянии застоя, плохой правитель вел страну к упадку. И совершенной катастрофой становилось отсутствие самодержца, оно приводило государство к параличу.

Именно это произошло в апреле 1605 года, о чем было рассказано в предыдущем томе и к чему мы вернемся опять, посмотрев на те же события с другой стороны – стороны Самозванца. Мы увидим, что его авантюра была плохо организована и несомненно закончилась бы поражением, если бы в Москве внезапно не скончался царь Борис. Здесь совпали два роковых фактора. Во-первых, наследник Бориса был подростком и не мог править самостоятельно. Во-вторых, новая династия, возникшая всего семь лет назад, еще не успела обрасти ореолом сакральности (обстоятельство, сохранившее страну во время малолетства Ивана Грозного).

Если формулировать совсем коротко, главной причиной краха «второй» Руси стало слишком сильное самодержавие при слишком слабом государстве. Сочетание безграничной власти монарха с неразвитостью институтов сделало политическую систему хрупкой. Стоило переломиться единственному стержню, на котором она держалась, – и государство рассыпалось.

История Смуты (как и события 1917 года) демонстрирует, что вроде бы могучая держава может развалиться очень быстро. Это поистине страшное и захватывающее зрелище.

По сравнению со Смутой следующая часть книги выглядит тусклой. Пропадает высокий драматизм, исчезают яркие личности, всё словно бы мельчает и обесцвечивается. Рассказ о царствовании Михаила Романова менее выигрышен – но история получения раны всегда сюжетно интереснее, чем описание ее лечения. Вместе с тем, с точки зрения истории государства, процесс заживления и восстановления сил страны, процесс создания новой системы вместо рухнувшей не менее важен.

Московское царство семнадцатого века при внешнем сходстве сильно отличается от Московского царства века шестнадцатого. Я полагаю, что тут речь идет о несколько иной модели, и подробно объясню, почему считаю это государство «третьим».

Центром развития мировой цивилизации стала Европа, и Россия политически, технологически, культурно все больше дрейфует в западном направлении. В семнадцатом веке она уже находилась ближе к Европе, чем к Азии, но «ордынский фундамент» оставался прежним, и построить на нем нечто принципиально новое было трудно. Всего через семьдесят лет возникнет необходимость в новой модификации.

Книга «Между Европой и Азией» состоит из четырех частей, которые соответствуют стадиям жизни почти всякого государства: предшествующему хаосу; рождению и росту; зрелости и застою; наконец – исчерпанности и кризису.

Гибель государства

В семнадцатый век Россия вошла, по внешней видимости, крепкой и благополучной державой. С пятнадцатимиллионным народом она была одной из самых населенных стран Европы, а по размерам – первой. Москва поддерживала мир с соседями, которые уважали ее мощь; казна была полна; торговля процветала; росли города. На престоле сидел опытный правитель Борис Годунов, вроде бы державший страну в ежовых рукавицах: запуганная аристократия боялась интриговать, забитые крестьяне не бунтовали. Казалось, на Руси после тяжелых испытаний, пережитых во второй половине предыдущего столетия, надолго установились спокойные, мирные времена.

Борис Акунин

Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

В оформлении использованы иллюстрации, предоставленные агентствами Shutterstock, МИА «Россия сегодня», Diomedia и свободными источниками


© B. Akunin, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Рецензенты:

К. А. Кочегаров

(Институт cлавяноведения РАН)


Ю. М. Эскин

(Российский государственный архив древних актов)


С. Ю. Шокарев

(Историко-архивный институт РГГУ)

Предисловие

Движение истории неравномерно. Памятные для потомства происшествия – обычно это какие-то эпохальные перемены или потрясения – чередуются с периодами, про которые в древних летописях коротко сообщается «ничего не бысть» (то есть всё было неплохо и рассказывать особенно не о чем). Темп событий то ускоряется, то замедляется; быстрые «вдохи» сменяются протяжными «выдохами»; иногда государство начинает рывкообразно развиваться, – как правило, это происходит при появлении целеустремленного вождя, реализующего некую программу; бывают столь же стремительные кризисы – по причинам как внутренним, так и внешним.

Вот почему рассказывать о разных периодах удобнее по-разному, приспосабливая методику изложения к особенностям и «важности» эпохи. Русский семнадцатый век, которому посвящен данный том, в этом смысле труден для описания. В сравнительно небольшой отрезок истории спрессованы и «минуты роковые», требующие детального изучения, и целые десятилетия неспешного развития, когда интереснее говорить не о событиях, а о явлениях и тенденциях.

Этим объясняется асимметричная структура книги. Ее первая часть отдана подробному рассказу всего о нескольких годах, а три следующие части куда более лапидарны. Впрочем, такая же пропорция наблюдается и во всем массиве исторических исследований о русском семнадцатом веке: о его драматическом начале написано гораздо больше, чем о последующих событиях – вплоть до самого конца столетия, когда Россия словно проснулась или же перешла с медленной ходьбы на быстрый бег.

Однако реформы Петра I будут темой пятого тома, четвертый же закончится 1689 годом. Наиболее тугим узлом этой эпохи является Смута – опыт крушения государства. Сопоставимый по масштабу кризис в России повторится лишь триста лет спустя, в начале XX века.

Русское государство, разрушенное Смутой, было по исторической преемственности вторым. Первое – Киевское великое княжество – возникло в IX веке, когда род Рюриковичей взял под контроль торговый путь «из варяг в греки». Раннее русское государство сохранялось до тех пор, пока речной транзит в XI–XII веках не утратил своего прежнего значения. После этого центральная власть ослабела и страна начала дробиться на отдельные княжества, ставшие легкой добычей для монгольского нашествия.

Вторая централизация была осуществлена московским князем Иваном III (1462–1505), который взял за образец устройство Чингисхановой империи, самого великого государства, известного тогдашним русским людям. Крепость Орды зиждилась на пирамидальной иерархичности власти, единственным носителем которой являлся великий хан. Страна управлялась не по общим для всех законам, а по ханским указам, которые издавались с учетом конкретной ситуации и могли в любой момент изменить прежние «правила игры». Морально и религиозно принцип такой ничем не ограниченной власти поддерживался сакрализацией особы монарха, заступника и посредника за народ перед богом.

«Второе» русское государство архитектурно представляло собой очень простую конструкцию. Все сколько-нибудь важные решения принимались исключительно государем, который не только ведал всеми направлениями политики, но и стремился полностью контролировать жизнь в регионах своей немаленькой страны. При этом центральное правительство и областная администрация находились в зачаточном состоянии. Страна управлялась как личная вотчина одного хозяина.

В условиях Средневековья подобная структура безусловно имела свои плюсы, к числу которых относились неплохая управляемость, аккумуляция ресурсов и высокая мобилизационная способность. Главным соперникам московских самодержцев – польско-литовским королям – для войны требовалось заручиться согласием аристократии и получить санкцию на сбор финансов, поэтому западный сосед всегда запаздывал с началом боевых действий, а потом часто оказывался не в состоянии воспользоваться плодами побед из-за безденежья. Русскому же государю было достаточно просто приказать – все людские и материальные ресурсы страны находились в его полной воле.

Главная слабость «второго» государства, как водится, была обратной стороной его силы. При деятельном и способном правителе страна крепла и росла, с правителем средних способностей – оказывалась в состоянии застоя, плохой правитель вел страну к упадку. И совершенной катастрофой становилось отсутствие самодержца, оно приводило государство к параличу.

Именно это произошло в апреле 1605 года, о чем было рассказано в предыдущем томе и к чему мы вернемся опять, посмотрев на те же события с другой стороны – стороны Самозванца. Мы увидим, что его авантюра была плохо организована и несомненно закончилась бы поражением, если бы в Москве внезапно не скончался царь Борис. Здесь совпали два роковых фактора. Во-первых, наследник Бориса был подростком и не мог править самостоятельно. Во-вторых, новая династия, возникшая всего семь лет назад, еще не успела обрасти ореолом сакральности (обстоятельство, сохранившее страну во время малолетства Ивана Грозного).

Если формулировать совсем коротко, главной причиной краха «второй» Руси стало слишком сильное самодержавие при слишком слабом государстве. Сочетание безграничной власти монарха с неразвитостью институтов сделало политическую систему хрупкой. Стоило переломиться единственному стержню, на котором она держалась, – и государство рассыпалось.

История Смуты (как и события 1917 года) демонстрирует, что вроде бы могучая держава может развалиться очень быстро. Это поистине страшное и захватывающее зрелище.

По сравнению со Смутой следующая часть книги выглядит тусклой. Пропадает высокий драматизм, исчезают яркие личности, всё словно бы мельчает и обесцвечивается. Рассказ о царствовании Михаила Романова менее выигрышен – но история получения раны всегда сюжетно интереснее, чем описание ее лечения. Вместе с тем, с точки зрения истории государства, процесс заживления и восстановления сил страны, процесс создания новой системы вместо рухнувшей не менее важен.

Московское царство семнадцатого века при внешнем сходстве сильно отличается от Московского царства века шестнадцатого. Я полагаю, что тут речь идет о несколько иной модели, и подробно объясню, почему считаю это государство «третьим».

Центром развития мировой цивилизации стала Европа, и Россия политически, технологически, культурно все больше дрейфует в западном направлении. В семнадцатом веке она уже находилась ближе к Европе, чем к Азии, но «ордынский фундамент» оставался прежним, и построить на нем нечто принципиально новое было трудно. Всего через семьдесят лет возникнет необходимость в новой модификации.

Книга «Между Европой и Азией» состоит из четырех частей, которые соответствуют стадиям жизни почти всякого государства: предшествующему хаосу; рождению и росту; зрелости и застою; наконец – исчерпанности и кризису.

Гибель государства


В семнадцатый век Россия вошла, по внешней видимости, крепкой и благополучной державой. С пятнадцатимиллионным народом она была одной из самых населенных стран Европы, а по размерам – первой. Москва поддерживала мир с соседями, которые уважали ее мощь; казна была полна; торговля процветала; росли города. На престоле сидел опытный правитель Борис Годунов, вроде бы державший страну в ежовых рукавицах: запуганная аристократия боялась интриговать, забитые крестьяне не бунтовали. Казалось, на Руси после тяжелых испытаний, пережитых во второй половине предыдущего столетия, надолго установились спокойные, мирные времена.

Однако эта прочность была иллюзией.

Важнейшим элементом системы самодержавия, основанной Иваном III, являлось обожествление царской власти – только этим с религиозной и рациональной точек зрения можно было оправдать безраздельную власть одного человека над огромной страной, все жители которой считались его «холопами». Если такая власть установлена самим Богом, роптать не на что: на небе – Господь, и все Его рабы; на земле – Государь, и все его холопы.

Однако Годунов тоже вышел из «холопов», о чем знала и помнила вся держава. Он и сам отлично понимал эту свою уязвимость и компенсировал ее неким подобием «народного мандата», для чего при воцарении впервые в русской истории устроил нечто вроде выборов – не самовольно уселся на престол, а был «упрошен» патриархом с боярами и «выкрикнут» столичной толпой, то есть заменил небесную сакрализацию земной легитимизацией.

Начинать рецензию на очередной том акунинской "ИРГ" с того, насколько сильно я симпатизирую и доверяю автору и почему склонна скептически относиться к непременным словам хулителей об обнаруженных ими проявлениях русофобского злонравия в новом сочинении Чхартишвили, мне откровенно надоело. Думаю, вполне хватит сказанного ранее. Здесь же лучше остановиться на том, что получилось, а что не очень, конкретно в "Семнадцатом веке".

Содержание книги охватывает период от Смуты (начало которой, уже упоминавшееся в предыдущем томе, здесь показано со стороны Самозванца) до воцарения Петра I (которому, кстати, обещают посвятить весь следующий том).
Снова проявив себя умелым систематизатором информации с гибким подходом к делу, Акунин дробит все события этого времени на 4 блока, соответствующие, в его понимании, стадиям жизни "третьего российского государства" - хаос, или гибель предыдущей версии государства (Смута), возрождение (избрание на престол и правление первого Романова), зрелость и застой (период правления Алексея Михайловича), кризис и гибель (царь Федор и слабоумный Иван V при царевне Софье).
В каждом из разделов подход к изложению материала меняется. Про Смуту автор рассказывает в хронологическом порядке, вторую и четвертую части представляет обзорно по темам, а третью дробит на "основные коллизии", объединяя события и проблемы вокруг узловых проблем (украинский вопрос, войны, церковный раскол и народные бунты).
Человеку вроде меня, вечно находящемуся в поисках наилучшего способа систематизации для всего, чего можно, такое разнообразие доставляет особое удовольствие.

Главную проблему этого тома Акунин предугадывает сам.
Уже во вступлении он пишет, что "по сравнению со Смутой следующая часть книги выглядит тусклой. Пропадает высокий драматизм, исчезают яркие личности, всё словно бы мельчает и обесцвечивается". Продираться сквозь эпоху "возрождения" мне, и правда, пришлось с боем. После занимательных картинок круговерти многочисленных Лжедмитриев описание борьбы с заморскими интервентами и первых шагов новой династии показалось мне вяловатым.
Возможно, это проблема субъективного восприятия, но пока внешняя политика (вместе с войнами и бесконечными мировыми соглашениями, описывающими, кто у кого и что территориально оттяпал) кажется мне менее интересной, в сравнении с внутренними событиями. Даже описывается она как будто иначе - прыгом-скоком, обзорно и по большей части без фирменного акунинского огонька-юмора.

Вот в Смуте такого огонька хватает. Как и в описании бунтов.
Очень интересно прочитались главы про церковный раскол и Стеньку Разина. Весьма познавательно было всё остальное.
Неприятно удивило количество параллелей с нынешними временами, образующихся, впрочем, без малейшего намека со стороны автора. Просто там тоже сплошная коррупция, распил, местничество, косые взгляды иностранцев и Украина. Надеюсь, на томе про Петра от этого неприятного ощущения дежа-вю удастся избавиться.

Историческая точность?
Знакомые историки, как и всегда, отозвались нормально. Да, кое-где автор придерживается не общепринятой точки зрения, но всегда упоминает и альтернативные. Тонкости же восприятия героев, которые, как и всякий человек, не всегда и не во всем проявляют себя как герои, зависят исключительно от гибкости мышления читателя. Иные, вон, и "Матильду" всё запретить пытаются - лишь бы на светлом образе ни одного пятнышка не проступило, так оно спокойнее.

А вот что мне разонравилось в "ИРГ" окончательно и бесповоротно, так это иллюстрации Сакурова.
Я и раньше была не в восторге от их аляпистого цветового исполнения и условности лиц, но в этом томе художника, кажется, подвел и выбор сюжетов. В погоне за яркими картинками он как-то чересчур зациклился на сценах жестокой расправы над власть держащими. В результате на 14 его иллюстраций мы имеем 1 сцену повешения четырехлетнего "наследника", 1 роковой выстрел в Лжедмитрия II, 2 эпизода сбрасывания со стены (похожие) и 1 насильственный постриг Василия Шуйского в монахи.
В общем, мне этот лубок не нравится. И сразу по нескольким причинам.

Самый же обидный косяк книги, вина за который лежит в основном на издателе, встречает читателя на последнем форзаце.
Вторая жена царя Михаила Федоровича (Евдокия Лукьяновна Стрешнева) указана одновременно и женой их сына Алексея Михайловича (хотя на её месте в схеме должна быть Наталья Нарышкина).
Впрочем, всё равно ставлю этому тому высший балл, поскольку познавательность и увлекательность повествования высоко ценимого мною рассказчика пока существенно перевешивают всё остальное.

Приятного вам шелеста страниц!

Название: История Российского государства. Между Европой и Азией. Семнадцатый век
Автор: Борис Акунин
Издательство: АСТ
Год: 2016
Серия: История Российского государства
Жанр: История
ISBN: 978-5-17-082554-7

Формат: FB2
Страниц: 384

Описание:
Продолжение масштабного проекта Бориса Акунина!
Семнадцатый век представляется каким-то потерянным временем, когда страна топталась на месте, но в истории Российского государства этот отрезок занимает совершенно особое место, где спрессованы и «минуты роковые», и целые десятилетия неспешного развития. Наиболее тугим узлом этой эпохи является Смута. Это поистине страшное и захватывающее зрелище – сопоставимый по масштабу кризис в России повторится лишь триста лет спустя, в начале XX века. Там же, в семнадцатом веке, нужно искать корни некоторых острых проблем, которые остаются нерешенными и поныне. Книга «Между Европой и Азией» посвящена истории третьего по счету российского государства, возникшего в результате Смуты и просуществовавшего меньше столетия – вплоть до новой модификации.

Предисловие
Гибель государства
Сомнительная власть
«Окаянный франт»
Путь наверх
Предпосылки успеха
Превратности войны
Победа без сражения
Царь Дмитрий Первый
Переворот
Слабая власть
Царь Василий IV
Призрак Самозванца
Война Болотникова
Двоевластие
Новый Лжедмитрий
Скромное начало
Серьезные игроки
Два царя
Невыгодный союз
Война с Польшей
Катастрофа
Безвластие и оккупация
Москва капитулирует
Оккупация Москвы
Гибель Лжедмитрия II
Великое посольство
Падение Смоленска
Первое ополчение
Шведская оккупация и новый Лжедмитрий
Возрождение
Выход из Смуты
Второе ополчение
Освободительный поход
Избрание царя
Новая власть и стоящие перед ней задачи
Конец гражданской войны
Конец интервенции
Первые шаги новой династии
Михаил I в жизни
В тени матери
В тени отца
Устройство «третьего» государства
Трудный рост
Проблемы и испытания
Международные отношения
Яркие личности неяркого времени
Зрелость и застой
Алексей Тишайший: человек и правитель
Личность и семья
Фавориты и соправители
Главные события царствования Алексея I
Украинский узел
Причины взрыва
Богдан Хмельницкий. Начало восстания
Зборовский мир
Хмельницкий маневрирует
Трудные времена
Присоединение
После Хмельницкого (1657–1672)
Войны
Польская война. Первый этап
Шведская война
Польская война. Второй этап
Турецкая война
Раскол
Причины и ход церковной реформы
Протест и раскол
Бунты
Соляной бунт
Медный бунт
Восстание Степана Разина
Жизнь страны при Алексее I
Система управления
Коррупция
Законотворчество
Экономика
Сословия
Отношения с другими странами
Европейские веяния
Кризис
Царь Федор III
Правление без правителя
Конец войны
Робкие преобразования
Год потрясений
Правительница и оберегатель
Внутренняя и внешняя политика
Движение на восток
Второй лагерь
Переворот
Заключение. Перед выбором пути

Борис Акунин

Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

В оформлении использованы иллюстрации, предоставленные агентствами Shutterstock, МИА «Россия сегодня», Diomedia и свободными источниками


© B. Akunin, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Рецензенты:

К. А. Кочегаров

(Институт cлавяноведения РАН)


Ю. М. Эскин

(Российский государственный архив древних актов)


С. Ю. Шокарев

(Историко-архивный институт РГГУ)

Предисловие

Движение истории неравномерно. Памятные для потомства происшествия – обычно это какие-то эпохальные перемены или потрясения – чередуются с периодами, про которые в древних летописях коротко сообщается «ничего не бысть» (то есть всё было неплохо и рассказывать особенно не о чем). Темп событий то ускоряется, то замедляется; быстрые «вдохи» сменяются протяжными «выдохами»; иногда государство начинает рывкообразно развиваться, – как правило, это происходит при появлении целеустремленного вождя, реализующего некую программу; бывают столь же стремительные кризисы – по причинам как внутренним, так и внешним.

Вот почему рассказывать о разных периодах удобнее по-разному, приспосабливая методику изложения к особенностям и «важности» эпохи. Русский семнадцатый век, которому посвящен данный том, в этом смысле труден для описания. В сравнительно небольшой отрезок истории спрессованы и «минуты роковые», требующие детального изучения, и целые десятилетия неспешного развития, когда интереснее говорить не о событиях, а о явлениях и тенденциях.

Этим объясняется асимметричная структура книги. Ее первая часть отдана подробному рассказу всего о нескольких годах, а три следующие части куда более лапидарны. Впрочем, такая же пропорция наблюдается и во всем массиве исторических исследований о русском семнадцатом веке: о его драматическом начале написано гораздо больше, чем о последующих событиях – вплоть до самого конца столетия, когда Россия словно проснулась или же перешла с медленной ходьбы на быстрый бег.

Однако реформы Петра I будут темой пятого тома, четвертый же закончится 1689 годом. Наиболее тугим узлом этой эпохи является Смута – опыт крушения государства. Сопоставимый по масштабу кризис в России повторится лишь триста лет спустя, в начале XX века.

Русское государство, разрушенное Смутой, было по исторической преемственности вторым. Первое – Киевское великое княжество – возникло в IX веке, когда род Рюриковичей взял под контроль торговый путь «из варяг в греки». Раннее русское государство сохранялось до тех пор, пока речной транзит в XI–XII веках не утратил своего прежнего значения. После этого центральная власть ослабела и страна начала дробиться на отдельные княжества, ставшие легкой добычей для монгольского нашествия.

Вторая централизация была осуществлена московским князем Иваном III (1462–1505), который взял за образец устройство Чингисхановой империи, самого великого государства, известного тогдашним русским людям. Крепость Орды зиждилась на пирамидальной иерархичности власти, единственным носителем которой являлся великий хан. Страна управлялась не по общим для всех законам, а по ханским указам, которые издавались с учетом конкретной ситуации и могли в любой момент изменить прежние «правила игры». Морально и религиозно принцип такой ничем не ограниченной власти поддерживался сакрализацией особы монарха, заступника и посредника за народ перед богом.

«Второе» русское государство архитектурно представляло собой очень простую конструкцию. Все сколько-нибудь важные решения принимались исключительно государем, который не только ведал всеми направлениями политики, но и стремился полностью контролировать жизнь в регионах своей немаленькой страны. При этом центральное правительство и областная администрация находились в зачаточном состоянии. Страна управлялась как личная вотчина одного хозяина.

В условиях Средневековья подобная структура безусловно имела свои плюсы, к числу которых относились неплохая управляемость, аккумуляция ресурсов и высокая мобилизационная способность. Главным соперникам московских самодержцев – польско-литовским королям – для войны требовалось заручиться согласием аристократии и получить санкцию на сбор финансов, поэтому западный сосед всегда запаздывал с началом боевых действий, а потом часто оказывался не в состоянии воспользоваться плодами побед из-за безденежья. Русскому же государю было достаточно просто приказать – все людские и материальные ресурсы страны находились в его полной воле.

Главная слабость «второго» государства, как водится, была обратной стороной его силы. При деятельном и способном правителе страна крепла и росла, с правителем средних способностей – оказывалась в состоянии застоя, плохой правитель вел страну к упадку. И совершенной катастрофой становилось отсутствие самодержца, оно приводило государство к параличу.

Именно это произошло в апреле 1605 года, о чем было рассказано в предыдущем томе и к чему мы вернемся опять, посмотрев на те же события с другой стороны – стороны Самозванца. Мы увидим, что его авантюра была плохо организована и несомненно закончилась бы поражением, если бы в Москве внезапно не скончался царь Борис. Здесь совпали два роковых фактора. Во-первых, наследник Бориса был подростком и не мог править самостоятельно. Во-вторых, новая династия, возникшая всего семь лет назад, еще не успела обрасти ореолом сакральности (обстоятельство, сохранившее страну во время малолетства Ивана Грозного).

Если формулировать совсем коротко, главной причиной краха «второй» Руси стало слишком сильное самодержавие при слишком слабом государстве. Сочетание безграничной власти монарха с неразвитостью институтов сделало политическую систему хрупкой. Стоило переломиться единственному стержню, на котором она держалась, – и государство рассыпалось.

История Смуты (как и события 1917 года) демонстрирует, что вроде бы могучая держава может развалиться очень быстро. Это поистине страшное и захватывающее зрелище.

По сравнению со Смутой следующая часть книги выглядит тусклой. Пропадает высокий драматизм, исчезают яркие личности, всё словно бы мельчает и обесцвечивается. Рассказ о царствовании Михаила Романова менее выигрышен – но история получения раны всегда сюжетно интереснее, чем описание ее лечения. Вместе с тем, с точки зрения истории государства, процесс заживления и восстановления сил страны, процесс создания новой системы вместо рухнувшей не менее важен.